Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ] - Эрик Сигал

И вот сессия позади. Опыт предыдущих поколений не обманул: из всего потока только четверо провалились и не были переведены на второй курс. Троим предложили еще раз пройти программу первого курса, четвертому — сделать передышку и начать заново через два года.

Остальные в большинстве своем использовали лето, чтобы очистить память от ненужных подробностей и подготовить мыслительный аппарат к более важным вещам.

Многие устроились работать лаборантами, а некоторым достались более высокие должности, например Питеру Уайману, который фактически занимался настоящей исследовательской работой под руководством профессора Пфайфера.

Сет Лазарус уехал домой на ответственную работу в отделение патологии факультета Чикагского университета, где работал до этого уже два лета.

Как обычно, планы Беннета Ландсманна разительно отличались от намерений его товарищей. Первоначально его мечтой, которой он поделился с Барни по секрету («Не хочу, чтобы весь курс считал меня плейбоем»), было поехать на горнолыжный курорт в Чили. Но, к несчастью, его травмированное ахиллово сухожилие еще не было готово к таким испытаниям. Поэтому он предпочел поехать с родителями в тур по островам Эгейского моря в расчете заняться подводным плаванием, пока старики будут лазить по развалинам.

Хэнк Дуайер нашел себе место санитара в частном санатории. Заведение находилось неподалеку от его квартиры в Бостоне, так что он мог больше времени проводить с Черил, чье положение уже ни для кого не являлось секретом.

Лоре и повезло, и не повезло одновременно. Пфайфер пригласил ее заняться лабораторными исследованиями. Это была большая честь, омраченная перспективой трудиться под началом ненавистного Уаймана.

Барни сперва удивился выбору профессора.

— Не обижайся, Кастельяно, но почему Пфайфер выбрал именно тебя?

Она развела руками:

— Понятия не имею. Меня только радует, что не придется ехать домой.

Все прояснилось, когда были обнародованы экзаменационные оценки. Лора Кастельяно получила великолепный балл — пять с минусом. Особенно невероятным это показалось Барни, который считал, что сам достиг небывалых высот — четыре с плюсом.

Теперь, когда правда открылась, он решил припереть Лору к стенке.

— Кастельяно, не отрицай: это у тебя было девяносто восемь баллов по биохимии? Так?

— Ладно, господин инспектор, вы меня поймали.

— Тогда какого черта ты это так старательно скрывала?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Сначала я подумала, мне просто повезло, а потом…

Она не закончила фразу, но Барни и без этого понял: она боялась поставить его в неловкое положение.

У Барни не было возможности искать себе место в научной или околонаучной сфере. Как только было объявлено о повышении со следующего года платы за обучение, он понял, что придется искать работу, где побольше платят.

И он пошел в таксисты. В одном квартале с Ливингстонами жил некий мистер Копловиц, владелец собственного такси, и Барни нанялся к нему в ночную смену.

Из соображений как сентиментальности, так и экономии Барни жил дома. Осенью на заборе появится надпись: «ПРОДАЕТСЯ», и в комнату, где рождались его детские мечты, вселится кто-то чужой.

Эстел, которая официально ушла на пенсию с конца июня, проводила лето на заднем дворе, попивая чай с Инес Кастельяно, болтая, когда та была склонна к общению, либо просто сидя рядом, если Инес уплывала в свой неведомый мир. В такие минуты Эстел окидывала взором сад и предавалась воспоминаниям о том времени, когда здесь играли два мальчика и девочка.

Завтракала она вместе с сыновьями Барни как раз возвращался домой, а Уоррен, наоборот, собирался на работу. Он готовился к карьере юриста и работал курьером в какой-то адвокатской конторе.

По вечерам сыновья, как правило, отсутствовали: Барни крутил баранку, Уоррен встречался с очередной девушкой. Зато все чаще появлялась Инес — не только пообщаться, но и укрыться от мужа.

Луис уже превратился из тихого выпивохи в буйного пьяницу. К девяти часам это уже был разъяренный лев. И все чаще — торжествующий лев. Ибо его кумир Фидель Кастро только что сумел свергнуть Батисту и освободить кубинский народ. Чем не повод пропустить стаканчик «Куба-Либре»? Или два? А может, десять?

Такое горячее сочувствие кубинской революции не прибавляло ему друзей среди соседей по Бруклину. Ведь Кастро экспроприировал принадлежавшие американцам заводы по переработке сахара. Поэтому нельзя сказать, что клич: «Viva el pueblo cubano!»[24]находил повсеместный отклик.

Соседи потихоньку начинали роптать. Кое-кто даже заходил к Эстел, выясняя, не попробует ли она на благо всему кварталу урезонить Луиса. Заставить его если не бросить пить, то хотя бы угомониться.